Период невысоких цен на сырье будет долгим

Долгосрочное стратегирование — неблагодарное дело. Здесь много рисков, много опасностей, но есть и приятные стороны. Про риски хорошо сказал Джон Мейнард Кейнс: «In the long run we are all dead» — «В долгосрочной перспективе мы все умрем». Это о неполезности стратегии. Она не помогает принимать текущие решения. Это главный риск, мне кажется, во всяком стратегировании: стратегия, которая не поможет принять правильные решения сегодня, не нужна. Есть, конечно, в этом деле и приятная сторона. Ее в известной формуле выразил другой экономист — Ходжа Насреддин: через 30 лет кто-нибудь, да и помрет — либо я, либо ишак, либо эмир. Безответственно, надо признать, заявил.

Эти два риска — неувязка стратегии с при­нятием текущих решений и отсутствие ответственности — главное, чего мы должны избежать.

Стратегия, которая была подготовлена в 2000 году, к началу первого президентства Владимира Путина, отличалась тем, что могла увязать долгосрочные цели с принятием важных текущих решений. Ведь решения принимаются сегодня, а последствия их отдаленные. Последствия же как раз и попадают в горизонты до 2030 года или даже дальше. Плюс ответственность команды — и политической, и профессиональной, — которая разрабатывала стратегию и принимает участие в ее реализации.

Второе. Мы живем в эпоху колоссальных изменений. Меняются демография, наука и технологии. Мир принципиально становится другим. Я своим детям не могу объяснить многое из того, что было частью нашей жизни совсем недавно, — в технике, в государственном устройстве, в администрировании. Новое поколение не понимает, что это такое! 

К глобальным фундаментальным пере­менам по-разному можно относиться. Большинство экспертов, мне кажется, воспринимают их как business as usual. Посмотрите, какие прогнозы делают международные организации, в том числе МВФ, Всемирный банк. Каждый год они говорят, что глобальная экономика начнет ускоряться, а потом в течение года снижают прогноз. Начинаем всегда с того, что рост составит около 4% — 3,7– 3,8%, потом — 3,6 – 3%, а в ко­нечном счете — меньше 3%. И так каждый год. Есть ожидание, что все нормализуется каким-то волшебным образом и снова все будет хорошо.

Это свойственно и бизнесу, который не принимает важных решений по сокращению издержек, персонала, изменению политики зарплат и бонусов, других издержек, потому что верит: через год или два восстановятся продажи, надо просто потерпеть. А они не восстановятся. И придется приводить издержки в соответствие с новым будущим. Поэтому выбор между bussines as usual и new normal — новой нормальностью— это то принципиальное, что мы должны сделать в нашей стратегии.

Мы вступаем в эпоху новой нормальности, в эпоху мощных ограничений для экономического роста, когда драйверы экономического роста, драйверы географические, просто перестанут существовать.

Высокие темпы роста достигались emer­ging market за счет того, что они имели очень низкие стартовые условия и очень дешевую рабочую силу, низкие стартовые издержки. Попадаешь в ловушку среднего дохода, среднего уровня доходов на душу населения, и дальше, если не обрел институциональных возможностей, теряешь эти преимущества. Мы видим, как их теряют развивающиеся рынки, и происходит усреднение темпов в развитых и развивающихся экономиках. 

Это глобальная тенденция, которая будет с нами всегда. Не переместится центр, не возникнет новый драйвер роста в Африке или в Латинской Америке, в Антарктиде, потому что действуют мощные глобальные ограничители, связанные с демографией и с окружающей средой прежде всего. И мне кажется, надежда на то, что с помо­щью инновационных решений мы эти ограничения сможем преодолеть, иллюзорна. Отсюда следствие: экономический рост, основанный на распространении стандартов потребления из развитых экономик во все страны мира, — иллюзия. 

Глобальный экономический рост обязан быть другим. Он не может быть консьюмеристским, основанным на потребительском поведении. Он должен основываться на большем уровне сбережений, большем перераспределении сбереженного в пользу инновационных или зеленых энергетик, экономик и так далее. И быть таким cost cutting, основанным на сокращении издержек, в том числе связанных с рабочей силой. 

Для сырьевых экономик, таких как Россия, это означает, что период невысоких цен на сырье будет очень длинным, и трудно сказать, то ли это низкая стадия глобального сырьевого цикла, то ли просто новая нормальность с точки зрения оценки Moody’s. Но я убежден, что это очень длительный период. 

Мне кажется, что бояться нужно не того, как сейчас живем, — будет нефть за 20 или 15. По логике рынков, чем ниже цена упадет сегодня, тем больше вероятность отскока завтра. И это не самый большой риск. Самый большой риск в том, что невысокие цены — это надолго, на годы, десятилетия. А это означает необходимость принятия принципиальных решений, связанных со структурными изменениями экономики.

Стратегия — это не экстраполяция сегодняшних тенденций, чем мы все грешим. И государственные аналитики, и банкиры, и энергетические аналитики постоянно меняют консенсус-прогноз в зависимости от того, что происходит в этом квартале, а то, что происходит в этом квартале, определяет следующий. Но эта волна изменений затухающая. Взять консенсус-прогноз по нефти. Первый квартал этого года сильно снизился, второй — снизился. Год в целом — почти неизменный. Значит, 2017 год — это 63 доллара за баррель, 2018-й — 70 долларов. 

Такая экстраполяция — малополезная вещь. А вот целеполагание, определение тех контуров, что соответствуют, с одной стороны, фундаментальным ограничениям, а с другой — порождают вызовы, которые способствуют мобилизации внутренних сил экономики, вещь чрезвычайно полезная. Правильная оценка рисков при стратегировании означает и правильную выработку экономической политики.

Приведу два примера. Какие риски в бли­жайшее время стоят перед российской экономикой? Один из них — с моей точки зрения очень серьезный — это изменение потребительского поведения населения. Сдвиг от потребительской модели поведения к сберегательной уже, по сути, происходит. Розничный товарооборот в реальных значениях сильно отрицательный, а без учета инфляции — чуть-чуть больше нуля. Это серьезная вещь и означает, что население начинает по-другому оценивать перспективы. Люди, сами не осознавая этого, живут в условиях «новой нормальности». С одной стороны, это риск, но с другой стороны, это может быть мощным драйвером нашего развития. Потому что это вписывается в глобальную «новую нормальность», то есть ограничения консьюмеризма, динамичного роста потребительского спроса. Мощная сберегательная активность создает тот ресурс, который при правильном выстраивании соответствующих институтов и инструментов даст основы для инвестиционного роста. Это инвестиции в интеллект, в сберегающие технологии, в снижение издержек. И мы должны думать, каким образом эту сберегательную активность населения канализировать в этом направлении.

С этим связан и другой риск — внешний, с которым мы уже столкнулись. Это риск того, что глобальные рынки капитала по-прежнему продолжают оставаться закрытыми для российских заемщиков. С одной стороны, это действительно риск. С другой стороны, это вызов, который также может быть канализирован должным образом. Это означает, что начиная с 2000 года наша «голубая мечта» о том, чтобы перейти к модели, основанной на внешнем заимствовании, к модели, основанной на трансформации внутренних сбережений во внутренние накопления, становится реальностью. Снижаются задолженности российских компаний, улучшается ситуация с точки зрения платежного счета, капитального счета платежного баланса. А с другой стороны, это тоже означает необходимость использования тех или других сбережений, о чем мы говорили выше. Значит, для этого должна быть мощная система, которая перерабатывает эти сбережения, то есть должно происходить развитие банковской системы. Нужно увеличивать ее капитализацию. 

Существует сложный пазл, в котором мы должны видеть как глобальные тенденции, так и риски наши, внутренние. И выкладывание его в рамках стратегии-2030 должно каждый раз означать вывод для сегодняшней экономической политики. 

Отсюда следует набор практических выводов. Мы должны правильно определить цели, глобальные тенденции, вызовы и риски, которые есть. Отмотать пленку назад и принять сегодня те решения, которые будут соответствовать или, по крайней мере, не противоречить этим позициям. И тогда окажется, что это долгосрочное стратегирование не пустое и бесполезное занятие, а занятие, которое позволяет нам принимать верные решения и избегать ошибок.

Мы можем вернуть инвестиционную динамику к высоким показателям

Мы любим жонглировать словами «кризис», «рецессия», «спад», «депрессия». И все это в какой-то степени верно, даже в большой степени верно. Есть статистически измеряемые показатели: ВВП за прошлый год — спад на 3,7%, инфляция — рост на 12,9%, принципиально изменились курсовые соотношения, совсем другие кредитные ставки, чем это было два года назад. Мы знаем, почему это происходило, знаем механику, глобальные вызовы: сокращение глобального спроса, геополитические проблемы, наши собственные структурные проблемы, связанные с тем, что восстановительный рост закончился в 2012 году, а мощных механизмов инвестиционного подъема мы не наработали. И это тоже верно. А дальше-то что?

Мой первый тезис. Российская экономика показала себя очень адаптивной, гибкой и готовой правильно реагировать на изменяющуюся реальность. Этот тезис иллюстрируется сравнением двух шоков, с которыми мы столкнулись во второй половине 2014 года и во второй половине 2015-го. Первый шок — 2014 год: нефтяные цены упали на 60% — со 112 ушли примерно на 45 долларов за баррель за 6 месяцев. Как отреагировала российская экономика? Девальвация более чем двукратная, темпы инфляции увеличились примерно в 2,5 раза, Банк России поднял ставку с 7,5 до 17%. И в итоге мы получили спад ВВП примерно на 2,5%. 

Ровно такой же шок следующего года — 2015-го. Цены на нефть восстановились до 65 долларов, потом снова на 60% упали — до 27 долларов за баррель в низшей точке на рубеже 2015 – 2016 годов. Девальвация глубокая, но уже значительно меньше, чем в первом эпизоде. Инфляция не только не выросла, а уменьшилась, предприятия перестали пользоваться этой ситуацией для того, чтобы задирать цены, стали сокращать издержки. И, соответственно, Банк России не только не повышал в этот период ключевую ставку, но и смог ее снизить на 150 базисных пунктов (на 1,5%). Хотелось бы большего, но все-таки это некая нормализация ситуации. В ноябре прошлого года была некоторая «ямка» в ВВП — минус 0,3% к предыдущему месяцу. Практически этим история и завершилась. 

То есть экономика стала реагировать по-другому: снижением издержек, связанных прежде всего с приведением в соответствие динамики заработных плат к производительности труда. Сейчас здесь впервые есть баланс. Естественный выигрыш получили наши компании в связи с изменением курсовых соотношений, который повлиял на их общие издержки. Мы стали гораздо аккуратнее в контроле тарифов естественных монополий. В результате издержки серьезно снизились, предприятия получили дополнительную прибыль — 9 трлн рублей
в 2015 году, больше, чем в 2014-м. Огромные деньги на самом деле.

Так получилось, что в глобальном контексте по времени совпали несколько факторов: проблемы всех развивающихся рынков, специфические проблемы китайской экономики, связанные с ее структурной перестройкой, проблемы, которые возникают в развитых экономиках. Затянувшаяся стагнация во всем мире — это факт. Европейская экономика никак не может выйти из этой ситуации в течение уже ряда лет. Возникают риски в Латинской Америке. 

Но все должны приспособиться к этой новой ситуации. Китайские коллеги ищут эти пути, и мы их ищем, понимая, что для нас это иной спрос на наши энергоносители, на товары нашего экспорта. Мы должны диверсифицировать свой экспорт, развивать прежде всего несырьевой экспорт, и в этом страховка от нежелательной волатильности.

За последние полтора-два года торговля между Россией и Европейским союзом сократилась на 37%. Сейчас возобновляются межправительственные контакты с европейскими странами. Есть серьезный приток инвестиций. Думаю, что соотношение риска и возврата на капитал в России вполне приемлемое, позволяющее вести эффективный бизнес с нашими партнерами. Сотрудничество с представителями европейских компаний в Москве и в России в целом складывается плодотворно и полезно для всех. 

Но утверждения о том, что экономика России переориентируется на Восток, неверны. Мы никуда не переориентируемся. Мы просто хотели бы иметь более прочную основу для развития. Надежнее и стабильнее стоять на двух ногах, чем на одной. Это просто исправление дисбалансов. И когда спорят о том, какая же экономика крупнейшая в мире, что Китай бросает вызов Америке и так далее, многие забывают, что крупнейшая в мире экономика — это экономика Европейского союза. Как утверждают наши европейские партнеры, они тоже заинтересованы в том, чтобы «перезапустить» диалог. Мы, в свою очередь, стремимся к тому, чтобы условия для ведения бизнеса были комфортными. 

Мы видим интерес инвесторов и считаем, что российские активы сейчас серьезно недооценены. Это создает дополнительный спрос. У нас есть набор совместных инвестиционных платформ, и сам по себе объем иностранных инвестиций не падает, а растет, хотя и темпами в разы меньшими, чем это было еще несколько лет назад. Причиной тому не только санкционный режим, но и внутрироссийская экономическая ситуация, связанная с ценой заимствования, ценой кредита, ключевой ставкой. Но мне кажется, что все эти вопросы в относительно короткой перспективе будут решаться.

…В советское время был такой анекдот: «Мы все работаем на благо человека, и мы знаем имя этого человека». На самом деле мы все с вами тоже знаем имя этого человека — это имя каждого из нас. Страна-2030 — это страна, где мы будем чувствовать себя комфортно. Не знаю, знакомо ли вам такое детское ощущение: утром просыпаешься и думаешь, как здорово, что я живу в Советском Союзе. Тут есть элемент соответствия институтов и организаций твоему внутреннему ощущению. Это чрезвычайно важно. Потому что растет доля активной жизни. Жизни, когда человек принимает решения, передвигается, отдыхает, занимается спортом, культурой и так далее. Соответственно, это совсем другая система потребления, где потребление товаров вырастет, но не намного, а существенно вырастет потребление услуг, прежде всего услуг образования — квалификации и переквалификации, спорта, культуры, развития личности. Этот баланс структур другого поведения, другого мироощущения. Это страна, в которой никто не заплатит ни одной копейки налога, не получив от государства услугу соответствующего количества и качества. И наконец, как мне кажется, это страна, в которой никого не будет интересовать вопрос: сколько сегодня стоит нефть и какой сегодня курс доллара к рублю?